Что представляет собой криминальное банкротство банка сегодня? Чем опасно проектное финансирование? Каковы проблемы правоприменительной практики по привлечению к субсидиарной ответственности собственников кредитных организаций? Об этом и о многом другом мы побеседовали с директором Экспертно-аналитического департамента Государственной корпорации «Агентство по страхованию вкладов» Юлией Сергеевной МЕДВЕДЕВОЙ.
— Юлия Сергеевна, причины банкротства кредитных организаций принято делить на криминальные и рыночные. Каково это соотношение сегодня и всегда ли можно с определенностью отнести конкретный случай к одной из групп?
— Исходя из результатов 130 проверок обстоятельств банкротства, которые мы провели к сегодняшнему дню (а в Агентство попадали банки, у которых были отозваны лицензии еще в 1992 году), соотношение рыночных и криминальных банкротств в среднем выглядит как 15% к 85%. Причем в какой-то момент доля «рынка» заметно выросла: если в первые годы у нас было 99% криминальных банкротств, то в 2008 году данный показатель упал до 70%. Сейчас опять наблюдается тенденция роста «криминала» – сказать, что его становится меньше, никак нельзя.
Разделение банковских банкротств на криминальные и рыночные по-прежнему достаточно заметно, хотя и не столь очевидно, как раньше. Но надо понимать, что сами криминальные банкротства претерпели существенные изменения за прошедшие годы. В 1990-е, а также в начале 2000-х годов было ничем не прикрытое воровство. А потом возникла специфика: в 2006 году появились так называемые проектные банкротства. Что это такое? Это когда банк финансирует некий бизнес (чаще всего строительство), вкладывает в него большую часть своих активов. Банкротство данного бизнеса влечет и банкротство банка. У него начинается кризис ликвидности, просрочка исполнения обязательств и проблемы с капиталом. Ярким примером служит банкротство АКБ «Гранит». В период кризиса 2008 года, особенно когда «лопнул пузырь» в недвижимости, очень большое количество банковских банкротств произошло именно из-за того, что все активы были вложены в строительство.
— Проектные банкротства всегда расцениваются как криминальные?
— Между ними есть разница. Представьте, что в маленький банк, который один в своем не слишком развитом регионе и не имеет хороших заемщиков, приходят некие бизнесмены и говорят: есть крупный проект, строим жилой комплекс, дайте денег. Финансирование этого жилого комплекса приводит к нарушению банком норматива Н6, установленного Инструкцией ЦБ РФ от 16.01.2004 № 110-И (норматив максимального размера риска на одного заемщика, который ограничивает банк в суммах кредитования, выдаваемых одному лицу). Конечно, банк скрывает нарушение норматива от регулятора, фальсифицирует отчетность, но это уже другой вопрос. Данный проект – источник доходов банка, на других доходах он просто не выживет. Банк вкладывает в бизнес все, что у него есть: «пылесосит» вклады с рынка, использует собственный уставный капитал и т. д. И бизнес добросовестно платит банку из собственных поступлений проценты, пока не случается кризис.
Оценивая подобную ситуацию, мы прекрасно понимаем, что люди финансировали не себя, а рынок, который по отношению к ним был достаточно адекватен. При банкротстве такого банка какие-то деньги все равно будут возвращены, потому что если есть объект, то на него всегда найдется покупатель. Такие банкротства – рыночные, хотя и сопряжены с чрезмерным риском кредитования одного заемщика. И совершенно другая картина, когда то же жилье строят собственники банка. Ответ на вопрос о том, возвращать или не возвращать деньги, когда с бизнесом начинаются проблемы, зависит от их личного желания. В основном (а точнее всегда) личное желание бывает такое: я спасаю свой бизнес, а банк просто «кидаю». И вот тогда мы то же самое проектное банкротство называем уже криминальным.
— В какой момент можно говорить о преднамеренности проектного банкротства?
— Определить момент возникновения волеизъявления на преднамеренное банкротство очень сложно. Ведь когда владельцы банка выдают деньги (как правило, через подставные фирмы) на финансирование собственного строительства и не закладывают его в обеспечение, они подспудно понимают: если что-то произойдет, они выпрыгнут из вагона и вагон поедет дальше. Гипотетически ставя банк в описанные условия, его собственник может в любой момент (даже независимо от кризиса) прекратить платить и отрезать все концы. И мы задаемся вопросом: когда именно капитал банка стал отрицательным? Когда банк начал выводить деньги в проект собственника либо уже перестал платить по кредиту, потому что у него в проекте возникли проблемы?
Ситуации бывают разные. Агентство изучает все аспекты: оформлялись ли залоги, как происходило обслуживание долга и т. д. Если похоже, что кредит собирались вернуть, мы говорим, что намерение обанкротить банк возникло в момент прекращения платежей и с этого момента квалифицируем действия руководства как преднамеренное банкротство. А если по кредиту никогда не платили, то преднамеренное банкротство началось сразу с момента его выдачи, особенно если кредит выдан через «технику».
Если в договоре заемщиком указан реальный владелец имущества (заказчик или подрядчик либо сам завод, пусть даже он и принадлежит собственнику), то его потом не мытьем, так катаньем можно забрать. Однако чаще в качестве заемщиков указываются «прокладки» – технические компании, как мы их сейчас называем. Они могут даже вести какую-то минимальную деятельность, обслуживать стройку, то есть это не простые «помойки» (подобные уже ушли в позавчерашний день). Но в случае чего там всего один человек, отсутствие по местонахождению и фактической деятельности. Функция технических компаний – перекачка денег. Финансовый анализ достаточно четко показывает по цепочке, куда уходят деньги, но достать их мы уже формально не можем.
— Но вы же можете инициировать уголовное дело?
— Законодательство обязывает Агентство, как и любого другого конкурсного управляющего, проверить финансовое положение банка на наличие признаков преднамеренного банкротства. Это наша обязанность, а не право. Мы подбираем доказательственную базу и составляем заключение по определенной форме, у которого есть два конечных «потребителя», если можно так выразиться: правоохранительные органы и арбитражный суд (речь идет о привлечении руководства банка к субсидиарной или к любому другому виду гражданско-правовой ответственности). Но преднамеренность банкротства в любом случае очень сложно доказать.
— В чем, на Ваш взгляд, основные проблемы в доказывании?
— Прежде всего в методике проведения финансово-экономической экспертизы, которая необходима в подобных делах. Юристы и экономисты должны проводить ее совместно – в этом мы убедились на опыте нашего департамента. Когда на заре своей деятельности мы пытались разделить данную работу (экономисты делали финансовый анализ, а юристы потом пытались это документально подтвердить), то никогда не могли прийти к общему знаменателю.
С правоохранительными органами ситуация такова: следователи собирают некую базу и потом, не обладая специальными познаниями в области экономики, отдают ее на финансовую экспертизу, которую проводят исключительно финансисты. Они руководствуются нормативными актами Банка России, в соответствии с которыми оценка качества задолженности и степень риска банка в отношении него основаны на трех критериях. Первый – финансовое положение заемщика. Оно оценивается исходя из бухгалтерского баланса, оборотов по счетам, имущества в наличии, дебиторской и кредиторской задолженностей. Второй фактор – обслуживание долга заемщиком. Однако когда банк финансирует созданную им же для реализации своих интересов «технику», он почти всегда имитирует прекрасное обслуживание долга.
— Каким образом?
— Он создает еще 38 таких же «технических» заемщиков и начинает распылять-собирать по ним деньги, уводить в дружественный банк, получать встречными потоками и т. д. В результате деньги оказываются у «техники» и она платит проценты по займу. Мы-то понимаем, что платит она деньгами самого банка (у технических компаний нет собственных источников финансирования), но доказать это крайне сложно. Третий фактор – иные существенные условия (вся иная информация о заемщике). В отношении «техники» такими условиями могут быть отсутствие хозяйственной деятельности, штата и местонахождения по фактическому адресу, «нулевая» отчетность – масса различных обстоятельств, которые явно показывают, что заемщик является не рабочей компанией, а инструментом для вывода активов.
Но по закону ни один экономист-эксперт при финансовой оценке не может выходить за рамки экономической экспертизы. То есть он не вправе анализировать иные существенные условия, поскольку это уже правовая оценка. В результате эксперт не может адекватно оценить заемщика по шкале Банка России, которая включает пять групп качества. Первая, к примеру, «Газпром», а пятая – «Рога и копыта», у которых ничего нет. Пятая группа предполагает плохое финансовое положение, плохое обслуживание долга и/или наличие иных существенных условий, внятно свидетельствующих о невозможности погасить кредит.
Эксперт делает вывод: финансовое положение плохое, обслуживание долга хорошее, а все остальное находится за рамками его исследования, и он относит всех заемщиков к третьей категории качества. А третья категория – это ни то ни се… В итоге получается картина, как в Поволжском немецком банке: в банке нет ничего, а по данным экспертизы признаки банкротства отсутствуют.
Агентство в качестве конкурсного управляющего проводит собственное финансовое исследование, точно такое же, как экспертные учреждения, но силами двух специалистов (юриста и экономиста). Мы идем в суд за «субсидиаркой», представляем наши выкладки, подтверждающие, что все активы руководством банка давно выведены. Однако экспертиза, назначенная судом, утверждает, что признаков банкротства нет и никогда не было. А в банке неудовлетворенных требований кредиторов 100%…
Это очень серьезная проблема, которую мы обсуждаем с Экспертно-криминалистическим центром МВД и Минюстом, предлагая выработать единую методику. Но экспертные учреждения не могут превысить свои полномочия, и выхода из ситуации пока не видно.
Есть и другой аспект этой проблемы. Федеральным законом от 25.02.99 № 40-ФЗ «О несостоятельности (банкротстве) кредитных организаций» предусмотрено два признака банкротства: отрицательный капитал (недостаточная стоимость имущества для исполнения всех обязательств) и картотека (неисполнение денежного обязательства в течение 14 дней). Картотека у банков бывает крайне редко. К тому же, на мой взгляд, сама по себе картотека (при наличии положительного капитала) не является признаком банкротства, поскольку зачастую вызывается рыночными причинами. Отрицательный капитал – вот признак банкротства номер один, который надо искать (момент его возникновения и причины, его повлекшие).
Правоохранительные органы либо мы в гражданском судопроизводстве или судья ставят эксперту вопрос: «Когда возник признак банкротства и в результате чего?» Для ответа эксперт должен анализировать не баланс банка (ведь по балансу, составленному самим банком, он вплоть до отзыва лицензии был в полном порядке). Эксперт должен взять в динамике абсолютно все активы банка, собрать о них всю информацию и прийти к заключению, какова их реальная цена (рыночная, а не балансовая). Это длительная и кропотливая работа.
— Юлия Сергеевна, как Вы считаете, почему надзорный орган не может выявить допускаемые банком нарушения на ранней стадии, до того как они приведут к банкротству?
— Одна из серьезнейших проблем, которую поднимает Банк России, – фальсификация отчетности. Мы многократно ставили Банк России в известность о том, когда, на наш взгляд, возник признак банкротства в соответствующем банке. Вы не поверите: 60% обанкротившихся банков стали банкротами задолго до отзыва лицензии – за год-два, а то и больше! Поначалу это вызывало недоумение: как же банки проходят проверки? Но потом стало ясно, что проблема не столь легка для понимания, как может показаться на первый взгляд. Ведь в кредитных досье банков все красиво: балансы подобраны, лежат справки из налоговой о зарплате, договоры аренды, бизнес-планы. Но эти бизнес-планы все взяты из Интернета! И вот у нас на восемь банков один типовой бизнес-план бензоколонки. Агентство при проверках даже не занимается официальными бумагами банка, мы по полгода собираем сведения и документы с третьих лиц.
А у Банка России есть только месяц на проверку. Проверяющие приходят, в банке 100 заемщиков, всех надо посмотреть. Они открывают кредитные досье, а там красота необыкновенная, да к тому же стоит учесть, что добросовестность у нас презюмируется.
У Агентства совсем другой подход к работе с банками, которые к нам попадают, – мы-то уже знаем, что банк мертв. И всего лишь должны понять, когда он умер и кто и какими средствами поддерживал видимость его финансового благополучия… Когда же Банк России приходит на проверку, то он видит банк в рабочем состоянии, который осуществляет нормальную деятельность, и заемщиков, обслуживающих свои долги. Иногда очень сложно разобраться, что же на самом деле происходит.
— Какова позиция Банка России в отношении проектного кредитования?
— Какое-то время надзорный орган полагал, что кредитование банком собственных проектов – неплохое явление. Просто он видел это в живых банках, а мы имеем дело с последствиями уже в мертвых. Например, некий завод совершенно прозрачно принадлежит собственникам банка, но нигде ведь не написано, что владелец банка не может владеть бизнесом. Есть 14 «техник», которые получают свои кредиты в пределах Н6 (что тоже не запрещено) и весь денежный поток до копейки сливают на этот завод. Подобное финансирование проекта Банк России, безусловно, видит при проверке. Но он говорит: нам ясно, куда пошли деньги, мы знаем, что собственник банка работает, обслуживает свой долг. Данный собственник – один из лучших предпринимателей в регионе, уважаемый человек. А кризисы не каждый год в стране бывают…
Оценка ситуации начала меняться не так давно, когда проектные банкротства приобрели массовый характер. Если раньше Банк России не видел в них криминала, то сейчас заметна тенденция, когда перед банком ставится выбор: либо финансируйте проект напрямую, не нарушая нормативы, либо обеспечивайте задолженность «техники», чтобы в случае банкротства банка требования кредиторов были удовлетворены.
Мы же говорим однозначно: кредитование бизнеса собственником банка, особенно через подставных заемщиков, – это очень высокий риск для банка.
Кроме проблем фальсифицирования документов и введения в заблуждение надзорного органа есть сложности и с нормативной базой. В частности, один и тот же заемщик может быть отнесен при оценке как к третьей категории качества (при проверке Банка России), так и к пятой (при признании банка банкротом тем же Банком России, только другим подразделением). И это на основании одних и тех же нормативных актов при наличии одних и тех же документов – критерии очень гибкие.
Но вообще регулятор пересматривает свои требования к банкам, и здесь заметен очень серьезный прогресс, если сравнивать акты проверок современные и пятилетней давности. Кроме того, ведется серьезная работа по выявлению бенефициаров в банке (то есть его реальных собственников). Сегодня банки обязаны публиковать такие сведения на своем сайте. А три года назад мы смотрели уставный капитал крупнейших банков – учредителями там были те же «Рога и копыта», за которыми никто не стоял, кроме бомжей с Казанского вокзала. Кто же ответственен за все? Председатель правления со справкой о невменяемости…
— То есть реальные собственники кредитной организации видны Банку России?
— Видны в большинстве случаев. Другой вопрос, что они все равно не несут ответственности. Когда мы начинали работу, статья 14 Закона о банкротстве кредитных организаций (о субсидиарной ответственности руководителей банка) была сформулирована таким образом, что не давала возможности вообще никого привлечь. Критерий вины был непонятен никому.
Мы переделали норму, два года назад она заработала в новой редакции. Правда, данную редакцию еще ни разу не употребили – до исков к руководству банков, которые обанкротились уже в период ее действия, дело пока не дошло. Но критерий виновности прописан более явно: «…действия не соответствовали принципам добросовестности и разумности, соответствующим нормативным правовым актам Российской Федерации, банковским правилам, уставу кредитной организации или обычаям делового оборота».
Теперь у нас другая проблема – мы не можем добиться от представителей банковского сообщества изложения обычаев делового оборота. Я их спрашиваю: «В здравом уме и твердой памяти вы выдадите кредит “технике”?» Отвечают: «Нет». А вот если попросишь написать на бумаге – не хотят. У нас даже Ассоциация российских банков в одном деле указала в заключении, что это не запрещено (после чего мы перестали к ним обращаться). Судьи тоже не торопятся высказываться по поводу добросовестности и разумности кредитования «технических» заемщиков. Куда проще сразу назначить экономическую экспертизу для ответа на все вопросы, не давая оценки тем самым иным существенным факторам, наличие которых характеризует как заемщиков, так и деятельность руководителей, кредитовавших этих заемщиков. Но эксперты (о которых я уже рассказала) говорят: «Мы сделаем только то заключение, которое в рамках наших полномочий, без правовых оценок. А добросовестность, разумность и влияние иных факторов мы оценивать не вправе. Это дело суда».
— Удается ли в суде привлечь руководство банка к субсидиарной ответственности по проектным банкротствам?
— К сожалению, в последнее время редко удается кого-нибудь к чему-нибудь привлечь – к субсидиарной ответственности или к возмещению убытков. С судами у нас творится что-то странное. Не знаю, как это назвать: правовой нигилизм или как-то еще. Представьте себе, что 90% активов банка – ссудно-вексельная задолженность, выданная юридическим лицам, не имеющим штата, не сдающим отчетность, отсутствующим по месту регистрации и т. д. Их учредитель – это учредитель еще 500 таких же контор, в налоговых списках он везде числится. Мы находим его, он заявляет, что четыре года назад потерял паспорт и вообще ничего не знает. Мы собираем сведения о реальных собственниках из различных источников: расписок, писем, актов регистрации; формируем набор фактов и идем в суд.
Какова позиция обывателя (потребителя банковских услуг), который свою пенсию или иные сбережения отнес в подобный банк, думая, что раз у него вывеска красивая и сотрудницы вежливые и улыбаются, то все будет хорошо? «Человек, который довел банк до банкротства, должен быть наказан!» Суд часто занимает позицию противоположную и отказывает в привлечении к ответственности. Ничего криминального судьи в действиях руководителя, как правило, не усматривают, поскольку, как обычно пишется в мотивировочном заключении, такие действия не запрещены. Единственный довод, который ложится в основу всего: у этих юридических лиц идеальная кредитная история. А о том, как банк создает своим «техническим» заемщикам идеальную кредитную историю, мы уже говорили.
Я полагаю, что описанная позиция суда свидетельствует о полном непонимании проблемы. Каждая газета, которую я читаю, рассказывает о борьбе с «однодневками», однако выдача кредита подобным фирмам не рассматривается судом как нечто негативное. Мы просим суд оценить, из каких соображений действовал председатель правления банка, отдавая деньги такой компании. Но суд ничего не оценивает, он лишь делает вывод, что невозвратность кредита не доказана.
Кроме того, суды считают, что председатель правления вообще не несет ответственности за выдачу кредита, поскольку, подписывая договор кредитования, действует по указанию кредитного комитета – органа, сформированного самим председателем правления, собранного из подчиненных ему в рамках трудового законодательства сотрудников, ниже стоящих по должности. И вот председатель приходит в суд и утверждает, что не мог ничего сделать: они решили, он подписал. В результате никто ни за что не отвечает. Хотя Гражданский кодекс РФ явно и внятно указывает, что юридическим лицом управляет единоличный исполнительный орган. И я не знаю никаких других норм в действующем законодательстве, которые позволяли бы утверждать обратное.
Я спрашивала судей: «Вы понимаете, что такое кредитный комитет? Это начальники отделов, несущие ответственность в соответствии с Трудовым кодексом РФ в размере оклада. Вы реально предлагаете взять этих менеджеров “среднего звена”, которые полностью подчинялись председателю правления, и пойти в суд взыскивать с них по Трудовому кодексу РФ по 15 тысяч рублей?» А в банке недостаточность имущества для удовлетворения требований кредиторов, например, 30 миллионов рублей или миллиард или даже полтора. Полная мешанина в головах у нашей юридической и бизнес-общественности просто вводит в ступор…
Хотя справедливо будет отметить, что не все судьи занимают такую позицию. Например, ФАС Московского округа решения с описанными мотивировками, как правило, отменяются, а дела возвращаются на новое рассмотрение. В настоящее время у нас есть дела, которые рассматриваются по третьему кругу, так как качество вынесенных решений, в том числе повторно вынесенных, не устраивает кассационный суд.
— Не кажется ли Вам, что все это происходит потому, что нет так называемой правовой позиции ВАС РФ…
— Агентство направило соответствующее письмо в ВАС РФ еще два года назад. Описали порядка десяти наших самых крупных «слез» и попросили подготовить обзор. Тишина. По всей видимости, данная проблема не считается острой, хотя если брать по суммам, то речь идет о взыскании миллиардов. Каждый банк – это сотни и тысячи кредиторов. Если бы они все ходили с исками, то суды только и занимались бы формированием практики по субсидиарной ответственности. А в связи с тем, что Агентство одно представляет интересы тысяч, до сегодняшнего дня было подано всего 50 исков. Что такое 50 исков в масштабах всей нашей судебной системы? Ничто.
Я не могу сказать, что качество правосудия низкое. Просто многое в работе банков – в системе их организации, принципах работы – судьи не понимают. Если в банке полное неисполнение требований кредиторов, как можно освободить от ответственности человека, который подписал кредитные договоры банка с «техническими» заемщиками? Как освободить от ответственности лицо, купившее вексель фактически не существующего должника, зарегистрированного и обязанного платить по несуществующему адресу? Когда мы обращаемся в суд с иском об ответственности за приобретение такого векселя, нам отказывают, потому что срок платежа по векселю еще не наступил. Но наступит он или нет – какая разница, если ни должника, ни места платежа не существует! По вексельному законодательству мы можем прийти только по указанному адресу и предъявить вексель. «А вдруг он вас там ждать будет?» – спрашивает судья. Вот придите в 2022 году, а векселедатель будет стоять на углу и ждать с мешком денег!
Остается только ждать…