Одним из важнейших способов борьбы с коррупцией является уголовно-правовая репрессия. Автор поставил перед собой две задачи: определить понятие «коррупционное преступление» и внести предложения по приведению норм Особенной части УК РФ в соответствие с законодательными новеллами в области противодействия коррупции и общими принципами уголовного права.
Оптимизация понятия
В обиходе под коррупцией понимается мздоимство, казнокрадство, кумовство, протекционизм. В словарных источниках (от лат. соrruptio – подкуп, порча) – подкуп взятками, продажность должностных лиц и политиков.
Используя это понятие примерно в 50 нормативных правовых актах, законодатель ни в одном из них до последнего времени не давал определения ни самой коррупции, ни коррупционного преступления.
Первые попытки в этом направлении были предприняты (с участием российских ученых и практиков) в тексте Модельного закона о борьбе с коррупцией, принятом на 13 пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи государств-участников СНГ 3 апреля 1999 г. Указанный документ (ст. 2) определил коррупцию (коррупционное правонарушение) как не предусмотренное законом принятие лично или через посредников имущественных благ и преимуществ государственными должностными лицами, а также лицами, приравненными к ним, с использованием своих должностных полномочий и связанных с ними возможностей, а равно подкуп данных лиц путем противоправного предоставления им физическими и юридическими лицами указанных благ и преимуществ. К уголовно наказуемым коррупционным правонарушениям Модельный закон предложил отнести, прежде всего, получение и дачу взятки, а также другие коррупционные правонарушения, связанные с противоправным получением благ и преимуществ либо создающие условия для коррупции, ответственность за которые установлена уголовным кодексом государства.
Этот закон стал результатом влияния подписанной в начале 1999 г. Россией (но тогда еще не ратифицированной) Конвенции Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию (Страсбург, 27 января 1999 г.) и по своей сути свел понятие коррупции к получению и даче взятки, не раскрыв сути «других коррупционных правонарушений».
Российская Федерация 25 июля 2006 г. ратифицировала вышеназванную Конвенцию Совета Европы, а 25 декабря 2008 г. приняла Федеральный закон № 273-ФЗ «О противодействии коррупции». Именно с принятием данного нормативного правового акта (ст. 1) коррупция в Российской Федерации впервые получила законодательное определение как «злоупотребление служебным положением, дача взятки, получение взятки, злоупотребление полномочиями, коммерческий подкуп либо иное незаконное использование физическим лицом своего должностного положения вопреки законным интересам общества и государства в целях получения выгоды в виде денег, ценностей, иного имущества или услуг имущественного характера, иных имущественных прав для себя или для третьих лиц либо незаконное предоставление такой выгоды указанному лицу другими физическими лицами; совершение указанных деяний <…> от имени или в интересах юридического лица».
Несколько ранее, 8 марта 2006 г., Федеральным законом № 40-ФЗ Российская Федерация ратифицировала Конвенцию Организации Объединенных Наций против коррупции (Нью-Йорк, 31 октября 2003 г.). Следствием ратификации обеих названных Конвенций явился Федеральный закон от 25.12.2008 № 280-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с ратификацией Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции от 31 октября 2003 года и Конвенции об уголовной ответственности за коррупцию от 27 января 1999 года и принятием Федерального закона “О противодействии коррупции”».
Не рассматривая в данной статье Закон детально, отметим лишь, что им было расширено действие примечаний к ст. 201 УК РФ (в него вошли ст. 304 (провокация взятки либо коммерческого подкупа) и ст. 199.2 (сокрытие денежных средств либо иного имущества организации или индивидуального предпринимателя, за счет которых должно производиться взыскание налогов и (или) сборов). Но главное – существенно увеличены санкции ст. 201 и 204, в результате чего по степени общественной опасности эти преступления сравнялись со ст. 285, 286 и 290, перейдя при наличии квалифицирующих обстоятельств в категорию тяжких и особо тяжких преступлений.
Вместе с тем и этот Закон исчерпывающего определения коррупции в теорию и практику уголовного права не внес.
Но вернемся к Федеральному закону «О ратификации Конвенции Организации Объединенных наций против коррупции» 2003 г.
Ратифицировав этот международно-правовой акт, Российская Федерация в п. 1 ст. 1 указанного Закона констатировала, что внутренним законодательством она признает коррупционными и уголовно наказуемыми следующие деяния, предусмотренные:
– статьей 15 Конвенции (подкуп национальных публичных должностных лиц), под которым, на наш взгляд, следует понимать дачу и получение взятки государственными служащими – ст. 290–291 УК РФ;
– пунктом 1 ст. 16 Конвенции (совершение этих же деяний должностными лицами международных организаций) – ч. 5 примечания к ст. 285 УК РФ;
– статьями 17–19, 21 и 22 Конвенции (хищение, присвоение, нецелевое использование имущества должностным лицом, злоупотребление влиянием в корыстных целях, протекция и вымогательство с использованием должностного положения, корыстное предоставление преимуществ, вымогательство и хищение в частном секторе управляющим лицом негосударственной организации) – ст. 160, ст. 285, ч. 4 ст. 290, ст. 201, п. «б» ч. 4 ст. 204 УК РФ;
– пунктом 1 ст. 23 Конвенции (отмывание доходов от преступлений) – ст. 174–174.1 УК РФ;
– статьей 24 Конвенции (сокрытие или непрерывное удержание имущества, если лицу известно, что такое имущество получено в результате любого из преступлений, признанных таковыми в соответствии с настоящей Конвенцией) – ст. 175 УК РФ;
– статьей 25 Конвенции (воспрепятствование осуществлению правосудия по коррупционным или иным преступлениям – на усмотрение государства – путем насилия или угроз) – ст. 296, 302, 303, 309 УК РФ;
– статьей 27 Конвенции (приготовление к коррупционному или иному – на усмотрение государства – преступлению, покушение на преступление и соучастие в нем в качестве сообщника, пособника или подстрекателя) – ст. 30, 33 УК РФ.
Ратифицировав данную Конвенцию, отечественный законодатель, хотя и косвенно, обозначил те основные, на наш взгляд, перечисленные преступления (по приведенным ссылкам – 11), которые следует считать коррупционными. Но это количество, очевидно, приблизительное.
Тенденции практики
В практической деятельности круг коррупционных преступлений определяется достаточно произвольно.
Традиционно таковыми принято считать преступления, предусмотренные главами 23 «Преступления против интересов службы в коммерческих и иных организациях» и 30 «Преступления против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления» УК РФ, а также ряд преступлений, совершенных с использованием служебного положения в корыстных целях. Помимо этого, по многим главам Уголовного кодекса разбросаны статьи, в диспозиции которых прямо указывается, что субъектами обозначенных в них преступлений могут быть только должностные лица, например, ст. 140 (отказ в предоставлении гражданину информации), 169 (воспрепятствование законной предпринимательской или иной деятельности), 170 (регистрация незаконных сделок с землей) УК РФ). Тем не менее, определение понятия должностного лица или лица, выполняющего управленческие функции в коммерческой или иной организации, содержится в примечаниях к ст. 201 и 285 и распространяется (за небольшим исключением) на преступления, перечисленные в главах 23 и 30 УК РФ. Это сужение понятия специального субъекта (должностного лица или негосударственного управленца) как бы не замечается правоприменительными органами. Оно распространяется на все составы, где в качестве квалифицирующего или обязательного признака содержится совершение преступления лицом, использующим свое служебное положение.
Наверное, поэтому попытки как-то нормативно закрепить понятие «коррупционное преступление» не прекращаются и до настоящего времени.
На сегодняшний день действуют три ведомственных нормативных правовых акта, относящих те или иные деяния к коррупционным. Это Приказ Генеральной прокуратуры РФ от 11.02.2008 № 23 «Об утверждении и введении в действие статистического отчета «Сведения о работе прокурора по надзору за исполнением законодательства о противодействии коррупции и о результатах расследования уголовных дел коррупционной направленности», куда вошла 21 статья из 6 глав УК РФ; Приказ Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации от 19.03.2009 № 7 «Об утверждении и введении в действие формы статистической отчетности “Сведения о противодействии коррупции при организации деятельности по выявлению, расследованию, раскрытию и предупреждению коррупционных преступлений следственными органами Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации” в системе Следственного комитета при прокуратуре Российской Федерации», куда дополнительно включено еще несколько составов; указания Генеральной прокуратуры РФ и МВД России от 30.04.2010 № 187/86, которыми утвержден Перечень № 23 «Преступления коррупционной направленности».
Не вдаваясь в детальный анализ этих ведомственных актов, включающих в себя перечни так называемых коррупционных преступлений, подчеркнем, что в них много общего, но они не идентичны по содержанию. А это обстоятельство наглядно свидетельствует о том, что преступления коррупционной направленности включены в различные главы Особенной части УК РФ и формирование подобных перечней носит достаточно субъективный характер.
Вместе с тем последний из трех приведенных перечней, положенный в основу государственной статистики, как представляется, имеет существенное преимущество перед другими и является шагом вперед в вопросе определения коррупционного преступления, поскольку содержит преамбулу, требующую от правоприменителей руководствоваться рядом обязательных критериев.
В частности, в преамбуле указано, что «к преступлениям коррупционной направленности относятся противоправные деяния только при наличии следующих признаков:
– наличие надлежащих субъектов уголовно наказуемого деяния, к которым относятся должностные лица, указанные в примечании к статье 285 Уголовного кодекса Российской Федерации, лица, выполняющие управленческие функции в коммерческой или иной организации, действующие от имени и в интересах юридического лица, а также в некоммерческой организации, не являющейся государственным органом, органом местного самоуправления, государственным или муниципальным учреждением, указанные в примечании к статье 201 Уголовного кодекса Российской Федерации;
– связь деяния со служебным положением субъекта, отступлением от его прямых прав и обязанностей;
– обязательное наличие у субъекта корыстного мотива (деяние связано с получением им имущественных прав и выгод для себя или для третьих лиц);
– совершение преступления только с прямым умыслом».
Наряду с перечисленными признаками в указаниях содержится ссылка на то, что в категорию коррупционных преступлений попадают и другие деяния, «хотя и не отвечающие указанным требованиям, но относящиеся к коррупционным в соответствии с ратифицированными Российской Федерацией международно-правовыми актами и национальным законодательством, а также связанные с подготовкой условий для получения должностным лицом, государственным служащим и служащим органов местного самоуправления, а также лицом, выполняющим управленческие функции в коммерческой или иной организации, выгоды в виде денег, ценностей, иного имущества или услуги имущественного характера, иных имущественных прав либо незаконного представления такой выгоды».
Вероятно, в данном случае (по смыслу названных конвенций) речь может идти о соучастии в коррупционных преступлениях и противодействии органам власти в борьбе с этим видом преступности. Но, безусловно, такой вывод из приведенной цитаты не следует и требует дополнительных пояснений.
Вместе с тем обозначенные критерии, несомненно, большой шаг на пути унификации понятия «коррупционное преступление», позволяющий вплотную приблизиться к идее о введении в УК РФ, его Общую часть, дополнительной нормы.
Предлагаемые поправки
Эта идея не нова. Она озвучивалась, в том числе автором данной статьи, на различных ведомственных форумах в 2006–2010 гг. Кстати, аналогичное предложение внесено и Следственным комитетом при прокуратуре, что, по мнению ведомства, «позволит объективно оценивать состояние и уровень коррупции и выработать адекватные меры реагирования».
В этой связи возможность модернизации УК РФ могла бы идти, как представляется, двумя путями:
1) формированием в Особенной части УК РФ отдельной главы, посвященной коррупционным преступлениям с изложением статей с конкретными составами (менее предпочтительный, на наш взгляд, вариант, о чем свидетельствуют не вполне успешные попытки на подзаконном уровне определить перечень коррупционных правонарушений);
2) внесение в Общую часть УК РФ специальной нормы (более предпочтительный вариант), например, ст. 14.1 «Понятие коррупционного преступления».
Данная статья могла бы состоять из трех частей, кстати, согласующихся с критериями, изложенными в преамбуле упомянутого Перечня № 23, и выглядеть, например, следующим образом:
«Статья 14.1 Коррупционное преступление
1. Коррупционным преступлением признается запрещенное статьями настоящего Кодекса под угрозой наказания общественно-опасное деяние:
а) совершенное с прямым умыслом из корыстной или иной личной заинтересованности лицом, подпадающим под признаки, предусмотренные частью первой примечания к статье 201 или частями первой – пятой примечания к статье 285 настоящего Кодекса, с использованием своего служебного положения и вопреки интересам службы, повлекшее существенное нарушение прав и законных интересов граждан или организаций либо охраняемых законом интересов общества или государства;
б) совершенное с прямым умыслом и сопряженное с применением насилия, или угрозой применения насилия, либо подкупом в отношении лица, осуществляющего правосудие, предварительное расследование или представителя власти с целью воспрепятствования осуществлению указанными лицами законной деятельности;
в) умышленно совершенные легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенного в результате преступления, предусмотренного пунктом «а» части первой настоящей статьи как самим лицом, совершившим данное преступление, так и другими лицами, а равно приобретение, сокрытие, хранение либо перевозка такого имущества лицом, осведомленным о его происхождении.
2. Ответственность за коррупционное преступление наступает по правилам, предусмотренным статьей 15 настоящего Кодекса».
Введение данной нормы в УК РФ могло бы послужить его дальнейшему развитию и внесению других дополнений, например, в ст. 63 («Обстоятельства, отягчающие наказание»), п. «г» ч. 3 ст. 79 («Условно-досрочное освобождение от отбывания наказания»), п. «а» ч. 1 ст. 104.1 («Конфискация имущества»).
Но данные предложения – хотя и насущная, но несколько отдаленная перспектива.
Как отмечалось, утвержденные перечни так называемых коррупционных преступлений являются продуктом субъективного восприятия, основанного, в общем-то, на объективных критериях. Вместе с тем в основу формирования таких перечней ложится прежде всего обязательный или (в большинстве случаев) квалифицирующий признак – «использование служебного положения».
С одной стороны, такое обстоятельство выступает побудительной причиной для включения отдельных преступлений данной категории в перечень коррупционных, с другой – порождает непоследовательность, связанную с отступлением от этого правила. Подобные отступления продиктованы, видимо, тем, что не все квалифицируемые по этому признаку составы являются тяжкими или особо тяжкими. И отнести их к коррупционным, что называется, рука не поднимается. Вот перечень таких преступлений, где одним из квалифицирующих признаков является «использование служебного положения», за совершение которых максимальное наказание значительно менее строгое, чем за совершение преступлений, предусмотренных санкциями ст. 201 и 285 УК РФ (до 10 лет лишения свободы): ст. 136 (нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина) – до пяти лет лишения свободы; ст. 137 (нарушение неприкосновенности частной жизни) – вообще не предусматривает лишение свободы; ст. 138 (нарушение тайны переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных или иных сообщений) – до четырех лет лишения свободы; ст. 139 (нарушение неприкосновенности жилища) – до трех лет лишения свободы; ст. 141 (воспрепятствование осуществлению избирательных прав или работе избирательных комиссий) – до пяти лет лишения свободы; ст. 256 (незаконная добыча (вылов) водных биологических ресурсов) – до двух лет лишения свободы; ст. 258 (незаконная охота) – до двух лет лишения свободы; ст. 260 (незаконная рубка лесных насаждений) – до трех лет лишения свободы.
Кстати, ни одно из перечисленных преступлений не вошло в упомянутый межведомственный перечень № 23 «Преступления коррупционной направленности», используемый при формировании статистической отчетности (утвержден совместным указанием Генеральной прокуратуры РФ и МВД России от 28.12.2009 № 399/11). Между тем очевидно, что при наличии корыстного мотива они таковыми, безусловно, должны признаваться. К тому же повышенная общественная опасность данных преступлений, совершение которых может повлечь и наступление тяжких последствий, вряд ли у кого-нибудь вызовет сомнения. Тем не менее квалифицироваться подобные деяния должны лишь по одной статье УК РФ, поскольку это установлено ч. 3 ст. 17: если преступление предусмотрено общей и специальной нормами, совокупность преступлений отсутствует и уголовная ответственность наступает по специальной норме.
В целом судебная практика следует указанному правилу.
Так, в п. 10 Постановления Пленума ВС РФ от 05.11.98. № 14 «О практике применения судами законодательства об ответственности за экологические правонарушения» указано, что при квалификации деяний, предусмотренных ст. 256, 258 и 260 УК РФ, специально предусматривается ответственность за преступления, совершенные с использованием служебного положения. Исходя из этого содеянное следует квалифицировать только по указанным нормам об экологических преступлениях без совокупности со статьями, предусматривающими ответственность за должностные преступления, либо за злоупотребление полномочиями лицами, выполняющими управленческие функции в коммерческой и иной организации.
Аналогичное разъяснение дано и в п. 17 Постановлений Пленума ВС РФ от 27.05.2008 № 6 «О судебной практике по делам о контрабанде» и от 16.10.2009 № 19 «О судебной практике по делам о злоупотреблении должностными полномочиями и о превышении должностных полномочий».
В той или иной мере особенности квалификации содеянного с использованием служебного положения даются и в других разъяснениях. Но они в определенном смысле сами нуждаются в толковании. Прежде всего применительно к понятию лица, использующего служебное положение.
Например, в п. 27 Постановления Пленума ВС РФ от 26.04.2007 № 14 «О практике рассмотрения судами уголовных дел о нарушении авторских, смежных, изобретательских и патентных прав, а также о незаконном использовании товарного знака» разъяснено, что согласно п. «г» ч. 3 ст. 146 УК РФ подлежит уголовной ответственности лицо, использующее для совершения преступления служебное положение. Им может быть как должностное лицо, обладающее признаками, предусмотренными примечанием 1 к ст. 285 УК РФ, так и государственный или муниципальный служащий, не являющийся должностным лицом, а также иное лицо, отвечающее требованиям, предусмотренным примечанием 1 к ст. 201 УК РФ (например, руководитель предприятия любой формы собственности, поручающий своим подчиненным незаконно использовать авторские или смежные права), то есть только полномочный управленец.
Такое же разъяснение присутствует и в п. 23 Постановления Пленума ВС РФ от 18.11.2004 № 23 «О судебной практике по делам о незаконном предпринимательстве и легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем».
Как видим, в данных разъяснениях единый подход к понятию специального субъекта преступления отсутствует. При этом ответственность по ст. 201 и 285 сегодня, как уже говорилось, одинакова.
Кроме того, в данных разъяснениях никак не оговаривается, имеется ли в действиях специального субъекта, совершившего указанные преступления, совокупность с должностным преступлением либо со злоупотреблением служебным положением в коммерческой или иной некоммерческой организации. Можно предположить с учетом ранее приведенных разъяснений, что нет. Вместе с тем из приведенных ссылок следует вывод, что лицом, использующим свое служебное положение, может быть в первую очередь лицо, обладающее признаками, перечисленными в примечании к ст. 285 УК РФ, и исключительно – перечисленными в примечании к ст. 201 УК РФ. Но тогда возникает вопрос, а насколько легитимно распространение указанных примечаний на статьи, выходящие за пределы глав 23 и 30 УК РФ. Быть может, в этом случае все-таки возможна совокупность? Вопрос остается без ответа.
Еще более неопределенно воспринимается в этом смысле разъяснение, данное в Постановлении Пленума ВС РФ от 10.06.2010 № 2 «О судебной практике рассмотрения уголовных дел об организации преступного сообщества (преступной организации) или участии в нем (ней)». Там говорится, что к лицам, совершившим деяние, предусмотренное ч. 1 или ч. 2 ст. 210 УК РФ, с использованием своего служебного положения, следует относить как должностных лиц, так и государственных служащих и служащих органов местного самоуправления, не относящихся к числу должностных лиц, а также лиц, постоянно, временно либо по специальному полномочию выполняющих организационно-распорядительные или административно-хозяйственные функции в коммерческой организации независимо от формы собственности или в некоммерческой организации, не являющейся государственным или муниципальным учреждением (п. 23 Постановления).
В таких случаях при наличии к тому оснований указанные действия могут быть квалифицированы по совокупности преступлений, предусмотренных ч. 3 ст. 210 УК РФ и «соответствующими статьями УК РФ за совершенные конкретные преступления».
Под использованием своего служебного положения в целях совершения деяний, указанных в ч. 1 или ч. 2 ст. 210 УК РФ, следует понимать не только умышленное использование лицом своих служебных полномочий, но и «оказание влияния, исходя из значимости и авторитета занимаемой им должности на других лиц в целях совершения ими определенных действий, направленных на создание преступного сообщества (преступной организации) и (или) участие в нем (ней)».
Из приведенной цитаты не ясно, что имел в виду ВС РФ под совокупностью ч. 3 ст. 210 УК РФ «с соответствующими статьями Уголовного кодекса Российской Федерации за совершенные конкретные преступления»: совокупности со ст. 201, или 285, или с иными составами преступлений, предусмотренными Особенной частью УК РФ, в целях совершения которых создавалось преступное сообщество (организация). И потом, непонятно, как можно неумышленно (или «не только умышленно») использовать свое служебное положение, оказывая влияние авторитетом своей должности. Вместе с тем из приведенного разъяснения очевидно, что использование служебного положения как квалифицирующее обстоятельство имеет место в любом случае, если это положение дает виновному лицу даже минимальные преференции для достижения конечной цели, предусмотренной ст. 210 УК РФ. Не будет ли здесь так называемого объективного вменения? И будет ли ответственность только за это (от 15 до 20 лет лишения свободы со штрафом в 1 млн рублей) справедливой, если по ч. 3 ст. 285 УК РФ она не может превышать 10 лет? Полагаем, вопрос риторический.
Понятие сущности служебного положения рассматривается ВС РФ и в ряде других Постановлений: от 27.12.2007 № 51 «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате»; от 12.03.2002 № 5 «О судебной практике по делам о хищении, вымогательстве и незаконном обороте оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств». В первом случае использование служебного положения как квалифицирующий признак рассматривается узко – только применительно к лицам, перечисленным в примечаниях к ст. 201 и 285 УК РФ. Во втором случае – широко: к лицам, которые наделены «служебными полномочиями, связанными с оборотом оружия, в частности его использованием, производством, учетом, хранением, передачей, изъятием и т. д.», а также лицами, которым «оно выдано персонально и на определенное время для выполнения специальных обязанностей (часовым, постовым милиционером, вахтером или инкассатором во время исполнения ими служебных обязанностей и т. п.)».
Похожая ситуация сложилась и в отношении бандитизма. В пункте 11 Постановления Пленума ВС РФ от 17.01.97 № 1 «О практике применения судами законодательства об ответственности за бандитизм» сказано, что «под совершением бандитизма с использованием своего служебного положения (ч. 3 ст. 209 УК РФ) следует понимать использование лицом своих властных или иных служебных полномочий, форменной одежды и атрибутики, служебных удостоверений или оружия, а равно сведений, которыми оно располагает в связи со своим служебным положением, при подготовке или совершении бандой нападения либо при финансировании ее преступной деятельности, вооружении, материальном оснащении, подборе новых членов банды и т. п.». В данном случае речь может идти как о представителе власти, так и о частном охраннике или швейцаре. О совокупности со ст. 285, 201, 203 – опять ни слова.
В то же время у ВС РФ сложилась четкая и однозначная позиция: если действия виновного лица квалифицируются по статье Особенной части УК РФ, не содержащей квалифицирующего признака «использование служебного положения», но это лицо его использует для достижения преступного результата, то такое деяние образует совокупность и требует двойной квалификации.
Так, в Постановлении Пленума ВС РФ от 10.02.2000 № 6 «О судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе» говорится, что лицо, получившее взятку (п. 19) за «незаконные действия, образующие состав иного преступления», следует привлекать к ответственности по совокупности преступлений – по ч. 2 ст. 290 УК РФ и соответствующей статье УК РФ (злоупотребление должностными полномочиями, незаконное освобождение от уголовной ответственности, фальсификация доказательств и т. п.). А равно – за провокацию взятки должностным лицом (п. 25) по совокупности ст. 285 и 304 УК РФ.
Аналогичная позиция высказана и в Постановлении Пленума ВС РФ от 28.12.2006 № 64 «О практике применения судами уголовного законодательства об ответственности за налоговые преступления». Там говорится, что действия должностных лиц органов государственной власти и органов местного самоуправления, умышленно содействовавших совершению преступлений, предусмотренных ст. 198, 199, 199.1 и 199.2 УК РФ, надлежит квалифицировать как соучастие в совершении указанных преступлений, а если при этом они действовали из корыстной или иной личной заинтересованности, то и по соответствующим статьям УК РФ, предусматривающим ответственность за совершение преступлений против интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления (ст. 285, 292 УК РФ) (п. 22 Постановления).
Наконец, вернемся к Постановлению Пленума ВС РФ от 05.11.98 № 14 (экологические правонарушения), с которого мы начинали обзор судебной практики. В п. 10 указанного Постановления сказано, что «в случаях, когда виновным в совершении экологического преступления признается должностное лицо государственного предприятия, учреждения, организации или лицо, выполняющее управленческие функции в коммерческой или иной организации, оно должно нести ответственность по соответствующей статье за совершение экологического преступления, а при наличии в действиях признаков злоупотребления должностными полномочиями или полномочиями лица, выполняющего управленческие функции в коммерческой или иной организации, несет также ответственность соответственно по ст. 285 и 201 УК РФ».
Кстати, именно таким образом на практике квалифицируются действия капитанов добывающих морепродукты судов, которые браконьерским способом изымают водные биоресурсы в свободной экономической зоне РФ или в пределах ее континентального шельфа (ч. 2 ст. 253 и ч. 1 (ч. 2) ст. 201 УК РФ), что может повлечь наказание до 10 лет лишения свободы.
Но те же действия в территориальных водах РФ, получается, содержат в себе столь значительные смягчающие обстоятельства, которые делают возможным наступление для капитана браконьерского судна в соответствии с разъяснением этого же пункта указанного Постановления Пленума уголовной ответственности только по ч. 3 ст. 256 УК РФ, то есть без какой-либо совокупности (максимум до двух лет лишения свободы). При этом, что характерно, ч. 2 ст. 253 УК РФ, в отличие от ч. 3 ст. 256 УК РФ, вообще не предусматривает наказания в виде лишения свободы. Стало быть, в первом случае коррупционная составляющая деяния существенно усиливает ответственность за менее опасное, по мнению законодателя, деяние, а во втором – наоборот!
Анализируя сказанное, можно сделать вывод, что в сложившейся судебно-следственной практике по делам, которые связаны с коррупционными проявлениями, действия должностных лиц и лиц, наделенных организационно-распорядительными и (или) административно-хозяйственными полномочиями в коммерческих или иных организациях, совершивших общеуголовные преступления с использованием своего служебного положения, по общему правилу образуют совокупность этих преступлений с соответствующими преступлениями против интересов службы, которые предусмотрены главами 23 или 30 УК РФ.
В случаях, когда такое деяние предусмотрено специальной нормой, в которой одним из квалифицирующих признаков является совершение преступления должностным лицом с использованием своего служебного положения (п. «б» ч. 3 ст. 188 УК РФ) или иным лицом с использованием своего служебного положения, совокупность преступлений отсутствует.
Вместе с тем данное толкование хоть и укладывается в рамки ч. 3 ст. 17 УК РФ (конкуренция норм), но вступает в противоречие с примечаниями к ст. 201 и 285 УК РФ, не распространяющими свое действие на другие главы УК РФ. Кроме того, оно влечет неоднозначное (иногда расширительное, иногда суженное) толкование признаков специального субъекта (ст. 159, 160, 209, 210, 174, 226, 229). В ряде случаев выступает обстоятельством, необоснованно усиливающим уголовную репрессию (ст. 210), либо, наоборот, существенно смягчающим уголовную ответственность (ст. 256, 258 и 260).
Последнее свидетельствует о том, что сегодня в правоприменительной практике, да и вообще в уголовном законодательстве нет единого подхода в квалификации деяний, связанных с использованием виновными лицами служебного положения. Одной из причин тому, как справедливо отмечал А.И. Рарог, является отсутствие согласованности норм Общей и Особенной частей УК РФ как между собой, так и внутри них, что создает немало пробелов и коллизий, снижающих эффективность применения закона (Рарог А.И. Принцип системности права и развитие уголовного законодательства // Уголовное право: стратегия развития в XXI веке: Сб. материалов третьей Междунар. науч.-практ. конф. М., 2006. С. 6).
В научной литературе высказываются мнения о том, что множество преступлений совершаются способом, образующим самостоятельное преступление, либо влекут последствия, ответственность за которые предусмотрена отдельными статьями УК РФ. Данное обстоятельство, по мнению специалистов, вовсе не означает необходимости формулирования множества отдельных норм для каждого такого сочетания. В подобных случаях достаточно применять правило квалификации по совокупности преступлений. Придание этому правилу значения системного принципа построения уголовного закона должно повлечь исключение из УК РФ ряда норм об ответственности за многосоставные преступления (см., напр.: Бабий Н. Принципы построения уголовного закона и квалификация преступлений // Уголовное право. 2006, № 3).
В этом случае, по мнению В.П. Кашепова, с которым, безусловно, следует согласиться, правильное применение норм ст. 17 УК РФ позволит подчеркнуть различие в характере преступного поведения виновного, ориентирует суд на необходимость учитывать это различие при оценке общественной опасности личности и самого преступного деяния, проявляющейся в назначении наказания виновному, предоставит возможность дать более правильную оценку содеянному (Кашепов В.П. Уголовно-правовая квалификация совокупности преступлений // Комментарий судебной практики. Выпуск 12 / под ред. К.Б. Ярошенко. М.: Юридическая литература, 2006. С. 224).
Именно по этому пути пошел законодатель, исключив Федеральным законом от 08.12.2003 № 162-ФЗ «О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации» из Общей части УК РФ ст. 16 («неоднократность преступлений») и понятие повторности – из ряда статей Особенной части УК РФ. В результате этого однородные действия виновных лиц, подпадающие под признаки конкретных преступлений, в настоящее время квалифицируются как реальная совокупность.
Следуя этой логике, полагаем необходимым наряду с введением понятия «коррупционное преступление» исключить из всех статей Особенной части УК РФ квалифицирующий признак «использование служебного положения» и «использование должностного положения».
Такое изменение Уголовного закона, во-первых, уменьшит усмотрение правоприменителей по квалификации действий лиц, использовавших при совершении какого-либо преступления служебное положение, но не являвшихся должностными лицами или управленцами в смысле, предусмотренном примечанием к ст. 201 УК РФ, а во-вторых, усилит ответственность тех управленцев, признаки которых закреплены в примечаниях к ст. 201 и 285 УК РФ при совершении ими других умышленных преступлений. И такое усиление будет полностью соответствовать правилам ч. 1 и 2 ст. 17 (совокупность преступлений) и ст. 69 (назначение наказания по совокупности преступлений) УК РФ.
В-третьих, данное изменение Уголовного закона устранит статистическую неразбериху в процессе отнесения тех или иных деяний к коррупционным, поскольку их перечень существенно уменьшится и будет ограничен лишь умышленными и корыстными составами, содержащимися в главах 23 и 30, а также отдельными специальными нормами, содержащими в качестве обязательного, а не квалифицирующего (факультативного) признака элемента состава преступления – специального субъекта. В этом случае действия такого субъекта при отсутствии признаков совокупности будут квалифицироваться по правилам ч. 3 ст. 17 УК РФ, то есть просто по специальной норме.